Все не так, как кажется в этом мире, и часто святой выглядит, как убийца, а у того, кто идет по воде с глазами, обращенными к небу, вдруг из-под ногтей капает кровь. Тот, кого отвергли люди, спасает ребенка, а тот, кого считают героем, насилует прекрасную юную деву. Вон бомж лежит в грязи, его все бросили, и даже глаза на него не смотрят, так он жалок и отвратителен. А он еще вчера вытащил на себе раненого друга в бою, но теперь, так и не привыкнув к безжалостному миру, потерял себя и веру во все, а вон этот умница с интеллигентным видом, в очках, – он смелый и против власти, но трупный запах идет за ним, только открой глаза – и ты увидишь: вереницы мертвых тянут к нему свои руки, в их глазах – боль и требование мести. Но, что бы ни произошло, все подвластно любви, и смерти нет, и нет страданий, все – иллюзия, кроме любви.
И в этой жизни всегда есть место для любви, но старая электричка везет тебя туда, где тебя не ждут. И хочется спать, а не любви. Но в прокуренном вагоне кто-то играет в карты и матерится хриплым голосом. Бесконечные торговцы разной дранью и инвалид с гармошкой. Как тут выспаться.
За время своей журналистской работы Маше редко удавалось выспаться. Командировки, поезда, скандальные истории. Это была обычная жизнь журналиста, и теперь, когда все уже позади, она устало смотрит в окно, прижавшись лбом к грязному стеклу. Последняя история, где она смогла задеть своим расследованием очень важных людей и влезть, назло всем, в мир криминала. Она разворошила такой муравейник, что это могло стоить головы не только ей, но и всему издательству.
В памяти клеймом – злые глаза главного редактора и кабинет с напольными часами, где она писала заявление на увольнение.
«Да и ладно! Не пропаду. Ведь меня звали в детстве «Машка-черт». Плевать я на вас хотела».
Маша закрыла глаза и снова попыталась заснуть. За окном уже темнело. Через шесть минут электричка притормозила возле станции. Как ей все здесь знакомо, это уже почти родные места. Она закурила и вызвала такси по телефону.
Мимо прошел жирный человек неопрятного вида. Человек обернулся и посмотрел на нее, как на старую знакомую. От него разило водкой, по́том и ношеным бельем. Жара июльской ночи делала эти запахи невыносимыми.
– Машка, это ты, что ли? Ё-моё, – громко прокричал человек-пингвин, как она уже успела его мысленно окрестить.
Нелепое создание направилось к ней, желая задушить в объятиях своего жира.
«О, Боже, нет», – только и подумала она, утопая в телесах и радостных криках.
– Кто вы такой? – спросила она, лишь только хватка ослабла настолько, чтобы дать ей свободно вздохнуть.
– Маш, ну ты чё, ё-моё, и правда – ненормальная, как про тебя Лариска говорит. Я ж Мишка Дробышев, ну, одноклассник твой, с совхоза Жеребьевка. Не узнала, иль чё? Вы там, в вашей Москве, все с ума посходили. Да, ну… – последние слова неузнанный одноклассник произнес грустно и махнул рукой.
– Да, черт тебя побери! – сквозь зубы процедила она. – Только тебя мне не хватало.
– Постой, Миш. Ну, не обижайся, столько лет прошло. А как ты, все так же коньяк школьникам за деньги разливаешь?
– Да ну, нет, Маш, ну, ты вспомнила! Это ж, ё-моё, мы еще в десятом классе куролесили, я тогда совсем дурной был. Ох уж мы тогда могли: хоть в морду дать, если кто подвернулся под руку, хоть головой в дерево с тарзанки, а я ж потом в армию ушел. А теперь в леспромхозе шофером подрядился, не, ну, может, и не бизнесмен, но опять же – деньги хорошие платят. Да тринадцатая, премия, все дела. Жаловаться не приходится.
– Ну, и отлично. Пойду я, сейчас такси подъедет. Рада была повидаться, пока.
Маша уже собиралась уходить.
Но бывшей одноклассник взял ее за руку и уверенно повел в сторону старого грузовика, похожего на использованную консервную банку. Грузовик был весь в грязи и вонял коровьем навозом.
– Не, ну вы там, в Москве, реально зажрались, какое такси. Мне по дороге, я тебя подброшу.
Через минуту Маша оказалась в неудобной прокуренной кабине с треснувшим лобовым стеклом. О стекло билась большая муха.
Грузовик тяжело завелся, запахло бензином.
Это ужасно – целый час трястись в этом куске железа с потным жирным шофером и слушать школьные воспоминания, которые так не хотелось вспоминать.
Но когда ей стало невмоготу, и она уже готова была прокричать надоеде-однокласснику:
– Стоп! – появился человек, который привело ее в замешательство.
Когда вдалеке уже показались огни ее родного села, из темноты вынырнул он.
Грузовик осветил его фарами. Мужчина зажмурился и закрыл глаза ладонью. Этот человек был в старинном фраке, у него была поседевшая борода, как Маше показалось, вся в крови. Человек недобро взглянул на них и попытался скрыться в темноте.
– Да ё-моё! Кто это еще такой? Видать, нездоровый. Вон как кровищей перепачкался, нелегкий день у бородатого был. А нечего по огородам шастать, сидел бы себе в городе да мемуары писал, – сказал одноклассник, начиная притормаживать.
– Ну вон, Маш, впереди твоя лачуга, тут уж сама дойдешь. Петровна – мать-то твоя – совсем расхворалась. Да, сеструха Лорка у тебя мировая, святоша просто. Она ее на ноги подняла. Говорят, у сеструхи твоей хахаль завелся, очень хороший человек, вот он ей и помог. Не всем же в Москве по клубам порхать. Ну, бывай, ё-моё. Встретимся еще.
Он засмеялся и закрыл за ней дверь. Машина исчезла в темноте.
Маша осталась стоять одна среди спящего поселка под темным небом с яркой луной и бесконечными звездами. Как же она любило эту одиночку-Луну и этот звездный простор! Но любоваться Луной было сейчас не время, и она направилась к калитке дома. Воспоминания детства нахлынули потоком вопреки ее воле. Сердце сладко защемило. Она закурила сигарету.
Дверь в дом была приоткрыта, оттуда исходило слабое свечение. Это было странно. Время было позднее, а о своем приезде она не предупреждала.
Маша открыла скрипящую калитку и вошла во двор.
Недоброе предчувствие холодным спрутом сжало сердце. Маша решила, что это просто обычное волнение человека, который после пяти лет отсутствия возвращается в родные места.
Она вошла на террасу и поставила чемодан.
В тусклом свете терраса казалось фантастической. Каждая вещь в ней была, как театральная декорация из пьесы. Старинный, еще прадедовский, стол, вечный и надежный, как скала, стулья также из далеких времен, уже никто не помнил, как они здесь оказались. Замасленная газовая плита со сковородками и кастрюлей на ней. Кухонный гарнитур голубого цвета, его она видела впервые. Гарнитур не попадал в цветовую гамму с желтыми выцветшими обоями в цветочек. Из угла на нее смотрели строгим взглядом лики святых с икон.
В другом углу стояла кушетка, ее купили еще во времена Машиного детства. Эта кушетка была особенно родной среди всего нестройного нагромождения мебели. На кушетке лежал странный предмет, очень похожий на монашескую рясу, но только красного цвета.
Дверь, ведущая из дома на терраску, отворилась. Оттуда вышла растрёпанная женщина в домашнем халате, с заспанными глазами. Она испуганно вытаращилась на Машу, явно не ожидая кого-то встретить в это время на терраске.
– Ты? – удивлённо спросила женщина, не проявляя особенной радости.
– Сестренка, ты мне не рада? Может, обнимемся? – спросила Маша, разводя руки для объятий.
– Оставь ты свои глупости. Где тебя черти носили? Я ж тебе писала СМС-ки, что мать болеет. А ты, шалава, даже не отвечала. Как же тебе не стыдно, Машка?
– Та-а-ак, начинается! Ларис, у меня ж тоже своя жизнь. Вот ты думаешь, я так взяла и сорвалась? А работа? Между прочим, кто-то должен был содержать вас. Там одна семья пострадала. Их выселить хотели плохие люди, убийством угрожали, могла я их бросить? У них три дочки, между прочим, надо было что-то делать – писать надо было, бороться. Ты пойми, я – журналист, они же мне поверили.
– Вот же гадина ты, Машка, людьми прикрываешься. Других ей жалко стало, а о матери кто подумает?
– Давай прекратим бессмысленный разговор! Вообще, я спать хочу, с дороги только.
Маша бросила взгляд на кушетку, показывая, что пора закончить беседу. Глаз снова резанула странная мантия красного цвета.
Маша удивленно взглянула на сестру, но та, заметив ее взгляд, внезапно засуетилась.
– Сейчас постелю, – Лариса нервно схватила загадочную тряпицу и ушла, бросив на Машу недобрый взгляд.
Маша на цыпочках прошла в дом. Время было позднее, но так хотелось увидеть мать, хоть одним глазком, такую родную и такую далекую.
Она ее не видела пять лет, и даже разговоры по телефону три раза в неделю не могли заменить маминых теплых и ласковых рук. Когда матери понадобилось очень редкое лекарство, достать которое было невозможно, Маша подняла все свои связи, всех знакомых. Ей даже пришлось поступиться своими принципами и, вопреки желанию, скрывая брезгливость и отвращение, встретиться в интимной обстановке с одним очень уважаемым, но только не ею, человеком.
«Не убыло от меня тогда, зато мать жива», – думала она, тихо открывая дверь в родительскую спальню.
Она почувствовала едкий запах лекарства. Мать спала. На столе возле кровати лежало то самое лекарство.
– Маша, это ты? – услышала она слабый голос матери.
– Мам, я тебя разбудила? Прости!!! – смущаясь, с радостью маленького ребенка сказала Маша.
Она взяла руку матери и прижала к груди.
– Ничего, дочка. Наконец-то ты здесь. Боялась, не дождусь тебя. Если бы не лекарство, уже бы померла. Спасибо Ларисе, достала лекарство, Михаил Андреевич помог.
– А, так это Лариса достала, какой-то там Михаил Андреевич помог?!
Маша иронично улыбнулась, ей было обидно, но главное – не эта обида, главное другое. Она держит теплую руку матери, и ей так по-детски хорошо, хочется лечь ей под бок, прижаться, и чтобы, как тогда, почти тридцать лет назад, мама гладила ее по голове и читала книжку про смешного медвежонка Винни-пуха.
–Ты спи, мам. Все будет хорошо.
На часах было три часа ночи. Уже светало. Приходило утро, просачиваясь сквозь темную мантию ночи, вливаясь в этот мир новым июльским днем. Ночные тени разбегались и прятались по углам. В такое время особенно хочется спать. Укладываясь, Маша заметила странные черные шарики, лежащие в вазочке рубинового стекла.
«Что это? Что здесь происходит? То красная мантия, то загадочные шарики», – подумала она, но сон уже настойчиво звал ее в царство Морфея.
Спать, спать, спать…
Шаги на терраске разбудили ее уже в обед. Тяжелые шаги массивного мужчины. Маша слышала, как этот мужчина остановился недалеко от ее постели. Это мгновенно привело ее в чувство. Она открыла глаза и посмотрела на него.
У мужчины были седоватая борода и бегающие хитрые глаза, на губах застыла презрительная усмешка. Бородач с наглым видом взирал на нее и даже не пытался отворачиваться.
– Вы кто, что вам надо? Как вы сюда…
Маше было страшно. Ей хотелось запустить чем-нибудь в этого бородача, лишь бы он только ушел. Почему-то ей было противно его лицо. Наглый взгляд и бесцеремонность происходящего не добавляли удовольствия.
– Вы, я так понимаю, Марья Сергеевна. Очень, очень рад. Позвольте представиться.
– Полиции представишься, – холодным голосом произнесла Маша, хватая свой телефон.
В сознании всплыло вчерашнее лицо бородача, испачканного кровью. Это был тот же самый человек.
Человек вырвал у нее телефон и отбросил на кушетку.
– Тише! – сказал он, закрывая ей рот ладонью.
– Выслушайте меня.
– Да как ты смеешь, мерзавец!
Маша хотела ударить его. Голос сестры остановил ее:
– Машка, заткнись уже. Это Михаил Андреевич, мой друг.
– А, так это тот самый Михаил Андреевич, который достал лекарство, а я-то, вот дура, думала, что это мое лекарство!
– Мария Сергеевна, прошу вас извинить мое неожиданное появление. Конечно, я понимаю, это ненормально, когда вдруг неизвестный мужчина будит вас. Это отвратительно с моей стороны – так испугать вас, но я тоже не ожидал встретить здесь кого-то спящего. И все-таки, пусть и таким образом, но все же я рад нашему знакомству. Вам лучше привыкнуть ко мне, потому что нас с вашей сестрой связывает многое, и чем быстрее мы с вами подружимся, тем лучше будет для всех. Я предлагаю вам дружбу, а моя дружба стоит многого.
Бородатый протянул Маше свою огромную ладонь. Но она, завернувшись в одеяло, проследовала в сторону ванной комнаты, так и не подав руки незнакомцу. Через несколько шагов она обернулась и с презрением посмотрела на мужчину.
– Ваша дружба, всего скорее, такая же лживая, как и ваша помощь. Вы лучше скажите, почему у вас вчера лицо было все в крови?
Михаил Андреевич побледнел. Они переглянулись с Ларисой. Сестра посмотрела на Машу взглядом, полным яда, но та уже не видела этого – она шла умываться.
Жаркий день расслаблял. Очень хотелось лечь в прохладном месте и не вставать. После общения с матерью, слёз, вздохов, разговоров и претензий, нужно было освоиться, подумать, как действовать, если всемогущие враги не захотят оставить ее в покое.
Маша пошла к Наде. Надя – ее школьная подруга, самая лучшая и надежная на все времена, с ней можно делиться всем, что на душе, даже про самое сокровенное, с ней можно быть слабой и даже всплакнуть, к тому же – она замужем за полицейским! Как-то же надо защищаться от тех, кому она так помешала.
Но сначала следовало зайти к бабе Нюре – у нее был самый лучший самогон в поселке, об этом знали все, а для хорошего разговора это очень нужная вещь.
Маша шла и рассматривала свой родной, но такой забытый и потому чужой, поселок.
Чьи-то глаза глядели с ненавистью на нее из-за заборов, на душе опять было тревожно, что-то не так было в этом месте. Вдруг жалобный визг собаки и злобный крик мужчины вывел ее из размышлений.
– Эй, что там происходит? – крикнула Маша. Она с детства не выносила насилия над слабым. – Оставь собаку, не смей бить.
Она ринулась в калитку соседнего дома, откуда раздавались звуки ударов.
Мужчина лет пятидесяти избивал палкой привязанную к яблоне дворнягу. Собака жалась, прижав уши и хвост, пыталась улизнуть, что еще больше заводило мужчину.
– Перестань! – крикнула Маша и ринулась на мучителя.
Но тот оттолкнул ее. Она упала.
Незнакомец крикнул ей:
– Уйди дура, убью! – и продолжал избивать собаку.
Недолго думая, Маша вскочила и врезала ногой мучителю в пах, заставив мужчину упасть на землю и скорчиться от боли.
Пока мучитель приходил в себя, она отвязала собаку, и они вдвоем рванули подальше от места расправы.
Они бежали вдоль сельской улицы – человек и собака – гонимые страхом, и местные с удивлением смотрели на них из-за заборов. Наконец, где-то уже совсем далеко от того места, они остановились, чтобы отдышаться.
Маша огляделась – они уже были за селом. Погост крестами выглядывал из-за кладбищенской ограды. Молодой человек в военной форме стоял у одной из могил. Его неподдельное горе, отражавшееся на мужественном лице, привлекло внимание Маши. Этого человека она видела впервые.
Она отдышалась и пришла в себя, позвала собаку и пошла по намеченному ранее маршруту.
– Машка, чертик ты мой любимый, наконец-то ты здесь! – радостно взвизгнув, Надя бросилась ей на шею. Они расцеловались.
Собака, которую Маша почему-то окрестила Пальмой, возможно, потому что давно уже мечтала бросить все и уехать на юг, к морю и пальмам, с любопытством смотрела на встречу подруг, виляя хвостом.
– Маш, фу, какая у тебя страшная псина, это теперь такие собачки в моде у московских дамочек?
– Да нет, она не моя, ее убить хотели, не люблю, когда тех, кто сдачи дать не может, обижают, пришлось заступиться.
– Машка, а ты все такая же, неисправимая.
Надя засмеялась и потянула ее в дом.
Они налили по рюмке самогона, запивая компотом, и вспоминали прошлое, закусывали картошкой с салом, солеными огурцами и помидорами.
Внезапно дверь открылась, вошел полицейский. Это был муж Нади.
По хмурому выражению его лица было понятно – что-то произошло.
– Паша, что-то случилось? — спросила Надя, собирая суетливо мужу ужин.
– Да какая-то шалава Васильича избила. Он хотел пса бродячего проучить, чтобы тот курей у него не таскал. Третью курицу сожрал, понимаешь, гад. Ну, конечно, плохо это, не одобряю, животное бить, но тут по справедливости. Васильич отловил его и хотел ремнем отходить псину, чтобы тот боялся, понимаешь. Да тут какая-то шалава влезла, гринпис, мать ее, главное, избила и сбежала. Ногами ведь била, профессионалка. А у Васильича сердце слабое, еще с Афгана, после ранения, ну вот он в больницу-то и загремел. Теперь ищем эту нарушительницу общественного порядка, да вот загвоздка – по всем показаниям свидетелей, скрывается она сейчас у нас в доме. Так вот вопрос к тебе, Надь, – кто бы это мог быть?
Надя широко раскрытыми глазами смотрела на Машу.
– Маш, ну, ты совсем, что ли. Маш… он же герой-афганец, у него ранение, а ты ногами его. Это подло, Маш, из-за какой-то бродячей псины человека убивать.
Пес, словно чувствуя, что разговор идет о нем, виновато выглянул из-под ноги Маши и завилял хвостом.
– Да никого я не убивала, с ума, что ли, все сошли? Он дубиной бил собаку, насмерть. Я только помочь ей пыталась. Он меня сам толкнул. Я его один раз по причиндалам врезала, чтобы пса отвязать, и все.
Чувствуя неладное, Маша занервничала.
Паша достал из холодильника молоко и отпил прямо из пакета.
– Это, я так понимаю, признание. Это хорошо, что не пытаемся следствие путать, зачтется. Только это, понимаешь, уже насилие над человеком в его доме. Это уже, понимаешь, разбойное нападение, надолго сядешь. Собирайся, террористка.
Маша испугано смотрела на подругу, надеясь найти у нее защиту.
– Надь… – прошептала она, протягивая к ней руку.
Надя отступила от нее на шаг:
– Иди, Маш, иди. Раз натворила дел, отвечай.
Маша, как в тумане, направилась к выходу. Ей бросилась в глаза рубиновая вазочка с черными шариками – точь-в-точь такая же, какую она видела у себя дома.
Маше запомнились мигалка в темноте и зловещий туман. Туман обволакивал ее, проникая в самое сознание. Голоса полицейских по рации. Дорога. Полицейский за столом показывает ей какой-то белый порошок. Затем камера – она пахла чем-то неприятным. Лязг закрывающегося замка. Ей было плохо, мутило, потом вырвало, сознание уплывало.
Утром ее разбудил все тот же лязг открывающейся двери.
– Семенова, на выход! – скомандовал кто-то снаружи.
Болела голова. Полицейский за столом читал какую-то бумажку. Он не смотрел на нее, время тянулось медленно и нудно.
– Хорошо иметь покровителей? За что тебе помогают, спишь, что ли, с ним самим? – вдруг спросил тот, прожигая ее глазами, полными ненависти.
– Что??? – удивленно спросила Маша, не понимая, о чем идет речь.
– Пороть таких, как ты, надо розгами, как в старину. Ох, жаль, времена не те. Как же ты могла заслуженного человека – ногой? Ни стыда, ни совести!
– Оставьте меня, ради Бога, в покое. Я, уже вчера все рассказала, – сказала Маша слабым голосом.
– Рассказала, рассказала. Эх, повезло тебе. Забрал свое заявление Васильич. Он хоть человек и справедливый, но добрый к другим. Ступай отсюда, чтоб духу твоего не было.
Маша уже собиралась встать, как вдруг вспомнила про белый порошок, и как ее спрашивали про наркотики.
– Там вчера меня про какой-то порошок спрашивали, сразу говорю – к нему я отношения никакого не имею.
Полицейский оглянулся, как бы проверяя, не стоит ли кто-то неведомый за его спиной, и, понизив голос, сказал Маше почти шёпотом:
– Об этом помалкивай, а то везение может закончиться, тогда тебе даже заступник твой – Художник – не поможет. Давай, проваливай и держи язык за зубами.
Маша вышла на улицу. Несмотря на жару, ее знобило, болела голова. Не зная, что делать дальше и как добираться домой, она села возле полицейского участка. Полицейский участок находился далеко от их поселка, а денег у нее не было ни копейки. Это Машу не волновало, внутреннее чутье подсказывало, что кто-нибудь обязательно подвезёт ее. В голове засели слова «покровитель» и «художник». Кто был этот таинственный человек и почему помог ей? Это беспокоило больше всего.
Как она и предполагала, спасение пришло само – опять в виде бывшего одноклассника Миши, который вырулил неожиданным образом свою консервную банку к соседнему зданию и, проходя мимо нее с накладной в руках, почти в ухо прокричал:
– Машка, да ё-моё, это опять ты, мы как веревкой привязанные друг к другу, только ж расстались. Что ты тут сидишь, кого-то ждёшь?
Двоякое чувство охватило Машу. С одной стороны, опять мучение от этого жирного недотепы с его старой, провонявшей табаком и навозом машиной, но с другой стороны – никто не обещал, что спасение будет комфортным, и за ней приедет сказочный принц на белом лимузине. Пришлось согласиться на такой нелепый подарок судьбы.
– Миш, не спрашивай ничего, просто отвези меня домой.
Тяжелая дорога, и все та же муха, бьющаяся о стекло, похоже, она там просто поселилась, – все это сильно утомляло Машу, но в этот раз она стоически терпела, не обращая внимания на болтовню своего спасителя.
Недалеко от поселка она увидела старую заброшенную церковь. Темной громадиной та возвышалась где-то далеко за деревьями. Три года назад там случился пожар по непонятной для всех причине: то ли поджог, то ли кто-то неаккуратно разводил костер внутри здания – этого так выяснить и не удалось. Со стороны церкви шли двое: женщина со злым взглядом исподлобья вела за руку девочку лет десяти.
Девочка явно была не здорова. Ее рассеянный взгляд блуждал вокруг, не сосредотачиваясь на чем-то одном. В корзине у женщины лежала алая тряпица, очень похожая на ту мантию, которую Маша видела у сестры, и еще что-то, похожее на кусок говядины.
– Боже мой, какие ужасные люди, – прошептала Маша.
– Сектанты, их тут много стало. Они что-то в церкви мутят уже второй год. Бабки говорят –колдуют, от этого, мол, все куры передохли. Да я не верю, просто идиоты какие-то, – проорал в ответ Миша, давя на газ.
– В старой сгоревшей церкви? Ужасное место, помнишь, подростками ходили туда. Еще пугали друг друга привидениями.
– Эх, да, было время, ё-мое. А помнишь, как искали клад – и нашли подземный ход, потом нас там едва не завалило?
– Да, мы тогда совсем глупые были, сейчас бы ни за что на свете по этому подземному ходу не пошла бы.
Михаил Андреевич встретил Машу торжествующей улыбкой:
– Ну что, Мария Сергеевна, вас можно поздравить с освобождением.
Он смотрел на нее с чувством полного превосходства и все с той же ехидной улыбкой.
Маше не хотелось говорить с этим человеком, не хотелось громких обидных слов, разборок и выяснений, не хотелось ничего… ей хотелось только холодной воды и сна на любимой кушетке.
Она лишь буркнула ему:
– Твое какое дело?
И ушла подальше, не обращая на него внимания.
Сколько Маша спала – она не знала, но, видимо, очень долго. Что-то нездоровое и болезненное было в этом сне.
Она проснулась поздно ночью от яркого света луны, бившего ее в лицо. Ей показалось, что светлый лик вместо Луны сиял над миром. Это был лик ангела – чистого и очень холодного. Он показал ей жестом, чтобы она молчала, и пошел в сторону, к двери, маня за собой. Маша закуталась в одеяло, взяла пачку сигарет и пошла за ним на улицу.
Где-то в густых зарослях пел соловей. Мир был безмятежен, наполнен красотой. Она стояла, постепенно приходя в себя, смотрела на Луну и наслаждалась соловьем.
Послышался тихий шепот. Двое людей говорили за углом дома. Она на цыпочках пробралась туда, стараясь оставаться не замеченной. Сквозь кусты сирени Маша видела, как сестра и ее бородатый друг прячут что-то в сумку. Они быстро зашагали к калитке, ругаясь на яркую луну. В свете луны их лица были мертвецки бледны. По недоброй улыбке на лице мужчины и испуганному виду Ларисы Маша догадывалась, что эти двое решились на что-то отвратительное. Они шли быстро, озираясь по сторонам.
Профессиональное любопытство заставило Машу последовать за ними. Она кралась, скрываясь, как могла, тоже ругая предательницу-Луну. Но вот их фигуры свернули на лесную дорогу. Маша пыталась, как могла, разглядеть их, но подельников уже след простыл. Маша прижалась к березе, сердце безумно стучало.
«Куда ж вы идете, что же задумали?» – пыталась понять она.
Рядом, в кустах малины, раздался легкий шорох.
Маша отступила за березу. В висках бешено стучало. Она напряглась и смотрела на кусты, боясь даже пошевелиться.
Через минуту шорох раздался отчетливей.
– Кто здесь, не подходи! – крикнула она неведомому противнику.
Веселая мордашка собаки с высунутым языком смотрела на нее, высунувшись из кустов.
– Пальма, – выдохнула Маша, – как же ты меня напугала, глупышка. Как тебе не стыдно.
Но Пальма уже лизала ее руки, подпрыгивая и скуля.
Пришлось вернуться домой. Маша легла, прижала к себе свою хвостатую подругу, как в детстве – мягкую игрушку. Мир погрузился в тишину.
– Машка, вставай, – услышала она сквозь сон командный голос Ларисы.
Было утро, холодное утро.
– Одевайся, – ледяным голосом сказала Лариса. – Идем, к тебе пришли.
— Ну, что еще, кого еще там черт принес?! – выругалась Маша. Она нехотя оделась и вышла на улицу. Возле крыльца стояло трое людей.
Михаил Андреевич со своей неизменной улыбкой наблюдал за ней, прищурив глаза, рядом стояли старушка-соседка баба Маня с клюкой и тот самый Васильевич, из-за которого она угодила в эту историю.
Маша оглядела всех непонимающим взглядом. Чего хотят от нее эти люди?
– Ну, что ты молчишь? Набедокурила, шалава, и как будто ни при чем! – прикрикнула на нее Лариса. – Извиниться перед человеком не хочешь? Степан Васильевич тебе навстречу пошел, а ты молчишь?
– Нет, не желаю, – спокойно сказала Маша. Соседка, понурив голову, с укоризной смотрела на нее.
– Вот ведь Маруська, с детства такая упрямая была. Ларис, хорошо, хоть ты не такая, как матери-то тяжко бы было.
– Ну, не упрямьтесь, право, Марья Сергеевна, что вы, как ребенок. Все, что надо, – просто извиниться, и все. Мне, думаете, легко было вас оттуда освобождать? Тоже не просто. Но семья требует участия. И если бы Степан Васильевич не захотел передумать… – с иронией в голосе присоединился друг Ларисы.
– Ну что ты, что ты, Андреич, разве ж я против тебя попру? – запротестовал мужичонка.
Михаил Андреевич сделал ему знак замолчать.
– А ведь он может и передумать, ничего, еще не поздно. Ну, Марья Сергеевна, зачем губить здоровье вашей матушки? Дел-то на копейку.
– Так вы и есть тот самый покровитель-художник? Что ж вы написали, Рафаэль вы наш, увидеть бы. Хорошо, только ради мамы, раз это так неизбежно, – произнесла Маша с горечью в голосе.
– Извините меня, гражданин, раз вам так плохо сделала.
– Но! – гордо добавила она. – Если вы еще хоть раз кого-нибудь попытаетесь убить, так и знайте, я вас ударю снова.
Степан Васильевич при этом кхекнул и, засмеявшись, покачал головой.
– Ой-ой, как так можно-то, – запричитала соседка.
– Машка! Бесстыдница! Рот закрой! – зашипела Лариса.
– Ладно, ладно. Сойдет и так на первый случай, – сообщил Васильич, – тебе б, Маш, в Афган бы. Мы там не таких обламывали. Жить захочешь, смиришься. Ну, раз мы простили друг дружку, давай теперь, как положено, на брудершафт выпьем, да поцелуемся, положено так.
Степан Васильевич достал из кармана пиджака шкалик водки.
Все вдруг замолчали, общее внимание было приковано к Маше.
Маша с отвращением смотрела на окружающих.
– Я не хочу, отстаньте от меня, – испуганно проговорила она, отступая к двери дома.
– Машка, смирись, иди, пей, – нервно произнесла Лариса, наступая на нее.
– Смирись, – сказала соседка, грозя клюкой.
– Мария Сергеевна, ну, раз сделали шаг, должен быть и второй. Ну, это ритуал такой, почти как причастие в церкви. Один глоток и поцелуй – вот все, что от вас требуется.
Маше казалось, что перекошенный усмешкой рот художника опять перепачкан в крови.
– Нет! – уже почти кричала она, отступая от них к двери.
– Маша, подойди, дочка, – послышался голос матери за стеной.
Маша мгновенно бросилась к ней, воспользовавшись случаем, благодаря мать за избавление.
Она не видела, как лица присутствующих перекосились злобой от разочарования.
Жизнь становилась все тяжелей.
Сожитель Ларисы со странной кличкой «Художник» житья ей не давал. Постоянно цепляясь к ней, он, тем не менее, настойчиво, а иногда даже навязчиво предлагал дружбу.
В поселке после того случая к ней относились холодно. Все и так помнили Машу в детстве – хулиганистую девчонку, которая, как пацан, могла влезть в любую драку. Еще тогда ее не любили. К тому же, теперь москвичка – это тоже не было плюсом. Сестра Лариса сплетничала о ней на ушко соседкам, те качали головой и шепотом называли Машку шалавой.
Маша уже давно подумывала уехать из ставшего ей чужим поселка, но болезнь матери держала ее в этом странном месте, а потом случилось то, что она не ждала.
Она уходила подальше от людских глаз со своей преданной Пальмой. И вот однажды, сидя на берегу небольшого пруда, встретила того самого парня в военной форме, которого видела на кладбище.
Он проходил мимо, она повернулась к нему, улыбнулась и, неожиданно для себя, сказала:
– Привет!
– Привет, – как старой знакомой, ответил он.
Их взгляды встретились, и это было нечто особенное, гораздо большее, чем просто взгляд, – как будто две души, искавшие друг друга целую вечность, наконец-то встретились.
– Что ты тут делаешь, я не помешаю тебе думать о чем-то важном?
– Нет, я даже рада с кем-то поговорить, последнее время мне не с кем поделиться, моими врагами стали все, кого я знала, и если бы не вот это мохнатое чудо, я была бы совсем одна. А ты как попал в наше захолустье? Я раньше тебя здесь не видела.
– Я тоже здесь чужой. Мы с братом прошли через ад. Мне было 5, а ему 7, когда наших родителей не стало. Они разбились на мотоцикле. Влетели под КамАЗ. Вот так: одно мгновение – и твоя жизнь меняется навсегда. Ты знаешь, что такое детский дом? – спросил Машин собеседник.
– Я – журналистка, и видела многое в этой жизни, в том числе и детские дома, – сказала Маша и вопросительно посмотрела на парня, ожидая продолжения.
Он на несколько секунд задумался о чем-то своем, возможно, вспоминая так давно покинувших его родителей.
– Мы выживали, как могли, помогая друг другу. Потом брат приехал сюда, а я ушел на войну, привык воевать. Но, как ни странно, погиб не я, а он. Я был в Сирии, когда узнал, что брата не стало.
Он снова задумался, чувствовалось, что рассказ дается ему тяжело, из глубины души подкатывала тоска и застревала комком в горле.
– Это к нему ты приходишь на кладбище? А что с ним случилось? – наконец робко спросила Маша, решив прервать молчание.
– Его убили какие-то сволочи. Смерть была ужасной. Ему вырезали сердце. Их счастье, что я не знаю, кто они, – парень сжал губы, в глазах его появились огоньки ярости.
– Да, тяжело терять близких. Особенно, когда они уходят таким способом. Этих людей ищут?
Парень кивнул в знак согласия:
– Но, к сожалению, пока не нашли. Теперь я остался в этом мире один.
– У нас здесь, похоже, возник клуб одиночек. Ты, я и Пальма, – печально усмехнулась Маша.
Парень посмотрел на нее с легкой улыбкой.
– Меня зовут Иван, – представился он.
– Маша, – ответила она.
Они еще долго сидели, разговаривая, пока не взошла луна.
– Вставай! – кто-то звал ее, нет, это, должно быть, сон. Беспокойство, как заноза, сидело в душе.
– Вставай! – как импульс прошел через тело.
Она встала и вышла на улицу. Все было, как всегда, но заноза в душе саднила. Маша стала смотреть по сторонам. Глаза ее остановились на большом черном джипе. Такого не было здесь ни у кого. Она похолодела.
– Они!!! – сообщил ей все тот же голос.
Неужели ее по-прежнему преследуют те люди, которым она перешла дорогу? Значит, эта история не закончилась.
Маша направилась в сторону машины. Чего она хотела – не знала и сама, но джип подал назад и исчез на лесной дороге.
Маша, бледная, как смерть, осталась стоять на улице одна.
Она обернулась в сторону своего дома: на втором этаже приглушенно горел свет, и был виден силуэт бородатого мужчины, который явно наблюдал за ней.
– Тебя еще только в этом деле не хватало!
Девушка вошла во двор и тихо села на лавочку. Со стороны болота, за которым пряталась сожжённая церковь, раздался звук, отдаленно похожий на звон колокола, он был неестественно отвратителен, словно шел из преисподней.
Через полчаса дверь открылась. Ее сестра опять отправилась в неизвестном направлении со своим бородатым другом. Маша хотела проследить за ними, но силы покинули ее, страх сковал все нутро.
Маша ушла на свою кушетку. Долго не могла заснуть, курила прямо в постели. Потом на нее навалился кошмар: большая черная птица с красным от крови клювом пыталась схватить ее острыми когтями. Маша отбивалась, но бородатое лицо Художника, которое вдруг сменило клюв птицы, выкрикивало заклинания, и ей становилось страшно.
Под утро Маша проснулась от тихих шагов возле постели. Верной Пальмы не было рядом. Маша открыла глаза и испугалась. Почти в упор на нее смотрел Художник. Борода у него опять была в крови.
– Ты понимаешь, кому ты перешла дорогу? Ты знаешь, кто за тобой сюда явился? – могильным голосом спросил он и наклонился к ней близко-близко. – Дура!
– Не твое дело, – прошептала Маша и нащупала на столе солонку – для защиты.
Художник схватил ее за плечи и приблизил лицо вплотную.
–Ты понимаешь, что только я могу тебя спасти? Теперь либо ты моя, либо тебе не позавидуешь.
– Уйди, урод!!! – крикнула Маша, пытаясь сопротивляться и рассыпая соль во все стороны.
– Заткнись! – шептал Художник, притягивая ее губы к своим кровавым губам.
– Что здесь происходит? – послышался голос Ларисы у них за спиной.
Лариса смотрела с ненавистью на сестру. Михаил Андреевич отбросил Машу в сторону и молча вышел.
– Машка, змея, к чужому потянулась? Только попробуй! – шептала Лариса.
– Да отстаньте вы все от меня, придурки! – крикнула Маша и повалилась на кушетку.
В поселок приехала полиция. Оказалось, что в лесу нашли труп бомжа. У бомжа были выколоты глаза, вырван язык и вспорот живот. Шли слухи, что какой-то маньяк орудует в округе. Девушка в форме разговаривала с местными. Маша видела того полицейского, который ее недавно допрашивал. Он посмотрел на нее строгим взглядом, как бы говоря: «Молчи!»
Неожиданно полиция исчезла, труп увезли.
«Вот так жил человек, может, и не лучший из людей. Слабый, пьющий. Никому добра не сделал, но ведь он был человек – целая вселенная. И вот кто-то очень злой взял и уничтожил эту вселенную, и уже никто на свете не помнит про нее, даже как будто и не было этой вселенной. Иллюзия и только», – философствовала про себя Маша.
Ее тянуло к тому месту, где нашли бомжа. Профессиональные привычки журналиста все проверять сразу не уходят, она чувствовала, что что-то там найдет.
Небольшая полянка, обрывки ленты, ограждавший место преступления, – только они говорили о произошедшем. Даже следов крови не осталось.
Маша бродила, представляя себе, как здесь свершилось преступление. Вдруг взгляд ее зацепился за какой-то предмет. Черный шарик лежал в траве. Она подняла его. Он был похож на мучной. Маша вспомнила шарики, лежащие в вазе на терраске.
Так это сделали они?!!! Неужели Лариса и ее друг могли пойти на такое? Но зачем?
Это все этот ужасный человек, которого все называют почему-то Художником.
«Зачем он влез в нашу жизнь?» – она почти произнесла это вслух.
Ей было плохо только от этой мысли. Неужели ее родная сестра, пусть такая далекая и злая, но родная кровь, могла, как дикий зверь, убить человека, разорвав его на части?
«Это все он, он, я уверена, что он, а как же еще по-другому, этот гад подбил сестру на это преступление. Как же он смог так загипнотизировать тебя, Лариска?»
У Маши кружилась голова. Хотелось бежать. Надо было идти в полицию! Но как же сестра? А мать с больным сердцем? Сможет ли она выдержать такое? Как ей пережить все это?
Она решила пока не предавать огласке свое предположение. Надо было посоветоваться с Иваном, он сможет помочь, это – единственный человек кому она могла сейчас довериться.
– Молчи пока, мы должны понять все сами, кроме нас, никто не сможет разобраться в этой истории. Я уже имел дело с местной полицией, мне кажется, они скорее обвинят тебя во всем, чем захотят разобраться.
– Я видела, как сестра с сожителем шли ночью через лес. Здесь происходит что-то ужасное, Иван. Я чувствую, как меня чья-то злая воля затягивает в паутину, это только начало… Этот Художник, эта мафия, этот бомж… мне хочется уехать, только болезнь матери держит меня.
– Маш, ты можешь жить у меня, до матери тебе недалеко, да и дом у меня почти пустой, куда мне столько места?
– Спасибо за предложение. Но люди не поймут. И так тут про меня всякие слухи ходят. Нет, Вань, мама точно не выдержит, если эти сплетницы расскажут ей, что я живу с чужим мужчиной.
Время шло. Все те же недобрые взгляды соседей встречали ее, все так же доставали придирки Художника. Дружба Маши и Ивана крепчала, и однажды она перестала быть только дружбой.
А через три дня после этого радостного для них события синие огни «скорой помощи» мигали у дома Маши. Она стояла возле калитки, спрятавшись ото всех в объятиях Ивана.
– Бедная ты моя. Я понимаю, тебе сейчас тяжело, – говорил Иван, – мать – это святое, но как она мучилась, может, это избавление, а не смерть.
– Вань, ты не представляешь, но в глубине души я даже рада.
– Что?! – переспросил Иван. Он не мог понять, что может быть радостного в такой момент. – Ты что такое говоришь? Ты же обожала свою мать.
– Ты не понимаешь! – возмутилась Маша, отстранившись от него. – Мама болела, болела давно и сильно, а я всегда была занята, и боялась одного: что, когда вернусь сюда, будет очень поздно. Могила, венки, осуждающие взгляды. И ощущение того, что поздно, очень поздно, я опоздала. А сейчас я не опоздала. Последний стакан воды был из моих рук. Ты понимаешь, Вань? Этот стакан был из моих рук!
Он молча прижал ее к себе.
По поселку ходили слухи – еще один труп был найден в окрестностях. Он тоже был расчленен. Люди боялись. А еще в поселке появлялись посторонние неизвестные люди.
Соседи боялись выпускать детей на улицу. Шли разговоры про трех маньяков, которые бежали из соседней тюрьмы, говорили про сектантов, а еще многие шептались, что виновата она, московская шалава, что это за ней охотится мафия.
Маше было все равно, она искала, куда устроиться в провинциальных газетах, ей очень хотелось уехать из этого странного места, который когда-то был ее домом.
После смерти матери домом завладел Художник. Он чувствовал себя здесь полным хозяином. Ходил, стучал тростью, громко говорил с какими-то людьми по телефону. В комнате матери, откуда, даже не дождавшись сорока дней, были вынесены все вещи, он организовал свою студию. Из комнаты пахло кровью и красками. Страшный, как сам Сатана, Художник творил свои загадочные дела. А еще он охотился за ней.
Маша хотела уйти к Ивану, но того, как назло, отправили в командировку от Леспромхоза, куда он устроился совсем недавно.
За Машей остался последний рубеж – терраска. Он бы пал уже очень давно, но Лариса следила за ними, как зоркий пограничник.
Однако как-то ночью, жаркой лунной ночью, когда свершаются все преступления и нет спасения от снов и мечтаний, Художник пришел на терраску. Лариса в это время спала, как младенец, облизывая потрескавшиеся губы и улыбаясь, предвкушая скорый праздник сектантов в канун Ивана Купалы, где свершалось столько сладких грехов и святотатств.
Маша не могла пошевелиться. Сонный паралич охватил ее тело. Черным коршуном страшный Художник глумился над своей жертвой. Она не могла даже разомкнуть губ, чтобы закричать. Удар за ударом он входил в нее, черные когти впивались в тело, его борода, как паутина злого паука, приводила ее в ужас. В бороде были крошки, она пахла кровью и спиртным.
А потом Маша забылась. Она плыла по реке, маленькая девочка, в ночном небе улыбалась Луна.
– Мама, мама, – звала она Луну. Но Луна улыбалась ей таинственной и холодной улыбкой.
– Маша, иди сюда! – звала ее мама. Маша бежала и падала в лужу крови. Черный ворон кружил и клевал ее.
Она проснулась от ударов. Сестра била ее по лицу. К ужасу ночи прибавился новый ужас. Маша кричала и закрывала лицо руками. Из разбитого носа текла кровь. Ее накрывала волна страха.
– Машка, сучка московская. Добилась, дрянь, своего! – орала Лариса, не помня себя. Она бы, наверное, убила сестру, но тут появился он, непрошенный хозяин, кровавый Художник.
– Лариса, а ну, оставь! Ну-ка, пошла отсюда! Дай поговорить.
Лариса, тяжело дыша, со злостью в глазах слезла с сестры. Вытирая окровавленные руки об одеяло, она рычала, как лесной зверь. Казалось, еще момент – и она вцепится Маше в глотку.
Дождавшись, пока Лариса уйдет, Художник с холодной улыбкой подошёл к Машиной кровати. Она прижалась к стенке, закутавшись в окровавленное одеяло. Ей казалось, что этот ужас не кончится никогда.
– Ну что, Марья Сергеевна, это вам урок на будущее. Знайте свое место в этом мире, и тогда, может, найдется тот, кто позаботится о вас. Будешь делать, что я скажу, – будешь жить, как королева. Добро пожаловать в семью.
Он бросил ей на кровать черные шарики.
– Мерзавец, ты ответишь за все! – крикнула она и сбросила черные шарики с кровати.
– Упрямица, – нараспев произнес Художник, – я все равно обломаю тебя.
И он громко хлопнул дверью.
– Следи за ней! – скомандовал он Ларисе.
Маша упала в слезах на подушку и опять провалилась в бред.
Ночью она попыталась уйти из дома, куда глаза глядят, но за ней следила неизвестная машина, а с другой стороны дома стояли местные подростки, очень похожие на наркоманов. Она оказалась меж двух огней. Маша попыталась позвонить Ивану. Телефон не отвечал.
Днем Иван пришел сам, он только вернулся, и ему хотелось видеть ее.
– Пошли! – сказала она и, не останавливаясь, направилась к лесу. За ней с виноватым видом плелась собака Пальма.
– Куда ты бежишь, что случилось-то? Постой уже! – не понимал происходящего Иван.
Они были уже далеко в лесу, когда она остановилась.
– Да, что случилось? – Иван понимал, что произошло что-то ужасное.
Она прижалась к нему и заплакала.
– Он изнасиловал меня, – закрывая лицо ладонями, плакала Маша.
– Что?!!! – Иван не верил своим ушам. Он даже предположить такого не мог.
– Я убью его! – крикнул Иван.
Пальма с громким лаем метнулась в сторону леса и исчезла в кустах. Через минуту раздался выстрел из пистолета, собака вскрикнула и замолчала.
– Пальма! – Маша бросилась в ту сторону, где прозвучал выстрел. Три человека вышли ей навстречу. Один, рыжий, с конопушками и наглой ухмылкой, держал в руках пистолет. По-видимому, из него и была убита собака.
Человек с очень интеллигентным лицом, похожий на профессора, в очках и с бородкой, настойчиво предложил проследовать за ними. Третий амбал с тупым выражением на лице бесцеремонно схватил Машу и потащил в лес. Иван пытался вырвать ее из рук пришедших, но получил удар от рыжего рукояткой пистолета по голове и потерял сознание.
У нее забрали сотовый телефон и потащили куда-то, грубо подталкивая. Наконец они вышли к асфальтовой дороге. На обочине стоял черный джип, который Маша уже видела недалеко от своего дома.
Интеллигентный человек, который был, видимо, главным в этой компании, дал знак своим спутникам остановиться и обратился к Маше спокойным голосом:
– Послушайте, Марья Сергеевна, вы же понимаете, что перешли дорогу серьезным людям, и ваша участь могла бы быть весьма незавидной, но, на ваше счастье, наш шеф очень некстати рассорился с власть имущими, и теперь может лишиться всего. Ему предъявлены обвинения, в основу которых легли ваши журналистские расследования. Он арестован, ему грозят большие неприятности. Многое будет зависеть от того, что скажете вы. Судьба вам дает шанс: если вы согласитесь представить дело в том ракурсе, который устраивает нас, вы – богатый и свободный человек. Если же откажетесь – не взыщите, Марья Сергеевна, мы вынуждены будем вас убрать с нашего пути. На раздумья у Вас один день. Завтра днем либо вы с деньгами, либо вас больше нет. Да, и не вздумайте бежать или идти в полицию, мы контролируем все ваши действия.
Маша хотела возразить, но очкарик еще раз повторил:
– Подумайте хорошенько, у вас есть время до завтра.
Он сел в джип, в котором ждали его «коллеги», и они уехали, оставив Машу одну на дороге.
– Сволочи! – крикнула Маша им вдогонку, но машина уже скрылась за поворотом. Нужно было идти одной через лес, но больше всего ее волновало даже не это, а то, что ее Иван остался лежать где-то там, в чащобе, и что с ним – неизвестно. К тому же, они убили ее собаку.
– Бедная Пальма, тебя все же догнала смерть. Не один гад, так другой убил тебя. Люди часто бывают хуже собак, прости нас, мой преданный друг.
Когда она вернулась, Ивана уже не было на месте. К сожалению, ее телефон был уничтожен бандитами, и Маша не могла позвонить ему.
Она побежала к его дому. Недалеко от поворота на его улицу она столкнулась с соседом Ивана, тридцатилетним учителем физкультуры из сельской школы Стасом. На вопрос Маши, видел ли он Ивана, заика Стас долго пытался объяснить, что видел, как Иван шел, шатаясь, в сторону дома, держась рукой за окровавленную голову. Стас хотел подойти к нему, чтобы помочь, но тут появились какие-то люди и, ударив и без того еле стоящего на ногах Ивана, увели его в неизвестном направлении. Сам Стас не решился помочь соседу, так как боялся за молодую жену и пятилетнюю дочку.
— Значит, они решили все же взять его в заложники, чтобы я согласилась помочь им. Тем хуже для них.
Маша едва сдерживала гнев. Весь вид ее выражал решимость.
У нее появился план, и как бы ни был этот план плох, она обязана была помочь единственному дорогому для нее человеку на свете.
Маша шла домой, ничего не замечая вокруг себя. Возле калитки она встретила Художника. Тот, как показалось Маше, ждал ее. Сейчас он был, как никогда, кстати.
– Мне нужна ваша помощь, – сказала Маша, даже не посмотрев на него. – Идемте.
Маша прошла на терраску, за ней вальяжно проследовал Художник, опираясь на старинную трость. Он был все в том же сюртуке и шляпе.
– Я знал, Марья Сергеевна, что однажды вы это скажете. Мудр тот, кто умеет ждать.
– Ну, надо вам заметить, вы не просто ждали – вы изнасиловали меня! Если бы сейчас речь не шла о жизни дорогого для меня человека, я бы не оставила этого просто так!
– Ну, что вы, Марья Сергеевна, я всего лишь указал вам, где ваше место, и что значит сила. А силу, как вы сами теперь понимаете, уважать надо. Может, поэтому вы сейчас и пришли ко мне за помощью? Понимаете, что я много чего могу.
– Прекратите вашу демагогию. Сейчас мне нужно от вас одно. Я готова забыть ваше насилие, но вы должны мне помочь вернуть моего Ваню. Его похитили бандиты.
– Какое несчастье, что вы говорите! Я думал, ваш любовник захочет наказать меня и придет разбираться, но – какая ирония судьбы! – ко мне пришли вы, чтобы я защитил вашего любовника.
– Мне надоело слушать ваш бред. Так вы поможете или нет?
– Ну как же тут откажешь прекрасной женщине, которая, к тому же, была так близка со мной еще вчера? Вы правильно поняли, Марья Сергеевна, я смогу помочь вам спасти вашего любовника. Мои возможности намного больше, чем думают многие, но и от вас кое-что потребуется.
– Что, что вам еще от меня нужно? Хотите опять изнасиловать? Нет, ну вас к черту, я пойду в полицию!
Маша рванулась к выходу, но Художник резко схватил ее за запястье и толкнул на кушетку. Маша вскрикнула.
– Заткнись, ты, и слушай меня, если хочешь увидеть своего любовника снова.
Он приблизил свое злое лицо к Маше. Она почувствовала его отвратительное дыхание, ей хотелось сбежать, но бежать было некуда.
– В какую полицию ты собираешься идти? В местной полиции только наши братья. Те, кого ты называешь бандитами и кому перешла дорогу, они бы запросто раздавили тебя, и никто бы даже не подумал помочь такому муравью, как ты, но, на твое счастье, большие люди иногда тоже ссорятся. Я знаю, что тебе предложили выступить на их стороне, но ты не сделаешь этого, если хочешь спасти своего любовника и выжить сама. Знаешь, что это такое? – Он достал из кармана черные шарики.
– Не знаю и знать не хочу! Какая-то ваша сектантская ерунда.
Михаил Андреевич улыбнулся.
– Послушай и помолчи. Я тебе кое-что расскажу. Ты, наверное, знаешь, что такое церковная просфора? А у нас – свой бог, и эти шарики – тело его, но из чего, по-твоему, делается эта просфора? Одна из составляющих – наркотики, это помогает многим обрести веру.
Художник криво улыбнулся:
– Как ты нас назвала? Сектантами? Хорошо, пусть будет по-твоему. Но мы не просто сектанты, мы намного могущественнее, чем ты можешь подумать. Но тебе про это знать ничего не надо, также тебе не надо знать, для чего я здесь. Я – только колесико в огромной системе, а ниточки уходят очень высоко. Наркобизнес – кровь этой системы. Ты думаешь, я тебе выдаю тайны? У тебя нет ни единого шанса бороться с этим. А говорю я эти вещи только для того, чтобы ты поняла, с чем можешь столкнуться, и даже не пыталась совать туда свой журналистский нос. Ты, конечно, можешь пойти в полицию, но они тебе просто подкинут наркотики, и ты будешь видеть небо в решётку очень долгое время.
Маша вспомнила тот белый порошок, который ей хотели подкинуть при ее первом знакомстве с местной полицией.
– И раз уж ты влезла во все это по уши, ты должна понимать, на чьей стороне должна быть. Тогда, быть может, мы отпустим твоего любовника.
Последние слова для Маши были, как гром среди ясного неба.
– Так это ты похитил его?!
Маша вскочила и попыталась ударить Художника.
Он оттолкнул ее на кушетку и порвал на ней блузку, обнажив грудь.
Маша сжалась, закрываясь руками, и заплакала.
– Завтра – наш праздник. Тебе принесут одеяние избранных, ты оденешься и к полуночи отправишься в лес, туда, где болотная топь. На дороге будут ждать братья, они тебя проводят. И даже не думай поступить как-то иначе. Я тебя сотру в порошок.
Маше было очень плохо и одиноко. Одна мысль стучала ей в висок: утопиться. Пойти на речку и утопиться. Не хочу ничего, не хочу. Но Ваня… если она так поступит, его убьют проклятые сатанисты.
Она встала и пошла прочь из дома. Ей не хотелось оставаться в нем. Он стал для нее чужим, этот дом, у нее больше не было дома.
Маша пришла к реке. Легла на берегу. В жаркую июльскую ночь прохлада от реки была комфортной. Маша смотрела на воду, в которой отражались Луна и звезды. Она вспоминала свою жизнь. Потом заснула – прямо на берегу.
Проснулась Маша часов в 10 утра. Ей ничего не хотелось, было тревожно, чувство безысходности пригибало к земле. Как будто впав в анабиоз, она сидела, не двигаясь.
К вечеру Маша вернулась домой. Ни Ларисы, ни Художника дома не было. На кушетке она увидела красную мантию.
Не задумываясь, как она пойдет в таком виде через поселок, Маша надела на себя кроваво-красную мантию и двигаясь, как на автомате, пошла к лесной дороге.
Маша свернула на тропинку, ведущую вглубь леса, к болотной топи. Там ожидали два человека в таких же мантиях, как у нее, и в красных масках.
– Следуй за нами, – сказали они и пошли вперед. Они шли только им известным путем в полном молчании, по болоту, как по центральной улице, – уверенным быстрым шагом. Квакали лягушки, под ногами хлюпала болотная жижа. Впереди тревожно звал колокол, даже не колокол, а набат. Навстречу им вышел еще один человек. Он был низкого роста, в черной маске и старинной одежде. Перед собой человек держал фонарь.
Двое Машиных проводников остались в темноте, а маленький человек повел ее дальше, в сторону подсвеченного красным светом полусгоревшего собора. Возле собора было много людей, некоторые – в красных мантиях, другие – в старинной одежде и черных масках. Люди с уважением расступались перед ними. Подойдя к стенам собора, маленький человек поклонился ей, указывая фонарём на массивную дверь со страшными барельефами.
Она вошла внутрь. Там было темно. Маша шла на ощупь, наступая на шприцы, разбросанные по полу, отталкивая ногами бутылки из-под алкоголя. Небольшой тусклый фонарь слабо освещал большую черную дверь. Рядом с дверью, на облезлой и обгорелой от давнего пожара стене, находилось изображение козлоподобного существа с огромными грудями и крыльями. Существо поднимало два пальца вверх. В углу Маша заметила обнаженную женщину и трех мужчин. Мужчины держали женщину на поводке, занимаясь с ней оральным сексом. Несколько наркоманов с безумными взглядами сидели на полу. Рядом с ними вдруг прошмыгнула огромная крыса.
Маша надавила на дверь, та поддалась, и она вошла внутрь. Перед ней открылось большое помещение. Оно было заполнено народом, но центр был свободен. Люди в красных мантиях и масках сдерживали толпу прихожан этого отвратительного места и старались отодвинуть их к стенам, на которых висели картины, изображавшие все ужасы ада, – отвратительные творения черного гения, друга Ларисы, – Художника. Публика пребывала в состоянии экзальтации.
В центре зала стоял сам Художник, в кроваво-красной мантии, с посохом, который венчала перевернутая пентаграмма. Несмотря на то, что лицо его было закрыто маской, Маша сразу узнала злодея.
Недалеко от камина с полыхающим в нем ритуальным пламенем стояли четыре ложа, на них лежали связанные люди. Три бандита, которые еще недавно угрожали Маше расправой, и Иван. Рыжего бандита уже принесли в жертву. В области сердца у него зияла огромная кровавая рана. Два служителя страшного культа в масках с рогами на голове наполняли старинные кубки кровью убитого и разносили их вместе с подносами, на которых были черные шарики, предлагая публике.
Публика волновалась. Люди хватали подаваемые шарики и пили теплую кровь из кубков. Отовсюду неслись возбуждение крики – каждый требовал своей доли в черном причастии.
Художник повернулся к ней:
– А вот и вы! Вы вовремя. Мы начали без Вас, Марья Сергеевна, уж не обессудьте, но вы успели прямо к вашему выходу. Идите к алтарю, сейчас вы будете посвящены в служители нашей церкви.
Маша медленно двинулась к камину.
Она смотрела на людей, которые протягивали свои руки за столь желанным ритуальным угощением. Сколько знакомых лиц! Вот ее подруга детства Надя. Она никогда не видела ее с таким лицом. Рядом с ней тянул руки ее муж. Здесь же были живодер Васильевич, соседи, полицейские.
У Маши закружилась голова. Она чуть не потеряла сознание.
Сама не понимая, как, она очутилась возле Художника.
– Ну, что же, Марья Сергеевна, вот и вы теперь с нами. И для того, чтобы занять это почетное место, вы обязаны выполнить то, что свяжет Вас с нами кровью. Вот перед вами три кандидата на жертву сегодняшней праздничной ночи. Выбирайте сами, кто из них будет сегодня убит в честь нашего бога – Сатаны.
Маша посмотрела на трех человек, лежащих на черных ложах. В глазах интеллигентного бандита были отчаяние и мольба. Иван смотрел твердо, без испуга. И только амбал злился, пыхтел и пытался освободиться от веревок, бросая на всех взгляды-молнии.
– Вы мне обещали, что не тронете Ивана.
– Так разве ж я его трогаю? Я предлагаю вам сделать это самой. Так вы избавите его от многих проблем. Это даже, в некотором роде, акт милосердия. Впрочем, я не хочу давить на вас. Итак, принесите нашей новой сестре Атам.
Два служителя в масках с рогами уже преклонили колени перед Машей, протягивая огромный ритуальный нож стариной работы с пентаграммой на рукоятке, который Художник назвал Атам.
Маша взяла тяжелое орудие убийства. Разум ее отказывался верить в происходящее. Она понимала, что, совершив злодеяние, не сможет этим спасти ни себя, ни Ивана.
Нужно было что-то делать. Публика требовала крови.
– Ну же, смелее, Марья Сергеевна, – прошептал Художник, приближаясь к ней вплотную.
В этом и была его ошибка.
Неожиданно для всех Маша всадила Атам прямо в сердце Художника.
Он побледнел, на лице появилась гримаса ужаса. Маша резко выдернула нож, и из раны хлынула кровь. Кровь шла и изо рта Михаила Андреевича. Он пошатнулся и стал падать, задев один из ритуальных подсвечников со свечами.
Подсвечник упал. Моментально загорелась темная материя, покрывающая пол. Огонь с какой-то небывалой быстротой стал распространяться по зданию, дым лез в глаза и горло присутствующих. В помещении возникла паника. Бегущие сектанты сбивали друг друга с ног, в дверях возник затор.
Маша подбежала к Ивану, и Атамом разрезала веревки.
– Беги за мной, скорее! – скомандовала она.
Они, закрывая носы и стараясь не дышать, бросились в другой конец зала, где за темной полуразрушенной колонной лежала на полу массивная плита. Вспомнив детские годы, Маша осознала, что старинный лаз – единственный путь к спасению.
Они подняли плиту и спустились вниз. Идти по старому, местами разрушенному подземному ходу был не очень приятно, но это был единственный путь к спасению. Неизвестно, кто и когда сделал этот подземный ход, но сейчас они были бесконечно благодарны этому доброму человеку.
Они поднялись по дряхлой лестнице и оказались в лесу, возле не разрушенного еще временем остатка стены, которую почему-то называли Часовней монаха. Они выбились из сил и, пройдя еще немного по лесу, упали на траву на маленькой лесной полянке.
На следующей день все газеты и телевиденье трубили, что погиб важный свидетель по делу о черных риелторах – журналистка Мария Сергеевна Семенова.
Они ехали в электричке. Иван спал, а Маша думала о том, как можно сразу все потерять. Они ведь остались без всего, их считали погибшими, и им было необходимо скрыться от разборок сильных мира сего. Ни дома, ни работы, ни родных, ни друзей – все растаяло, как дым от пожара.
Зато они получили самый главный приз в своей жизни – они были вдвоем и на свободе.