День не задался с утра. Пробки ужасно действовали на нервы. Водитель маршрутки Ашот собирал сотенки со спешащих в аэропорт пассажиров и нервно покрикивал, пеняя на их нерасторопность. Стаяла страшная жара, очень хотелось пить.
Тучная дама на заднем сидении нервно обмахивала себя веером, прижав к окну интеллигентного вида мужчину в очках, шляпе и белом костюме. Тот несколько раз пытался сдвинуть тушу соседки, чтобы спасти себя и свой костюм от пота и помятости, но это было бесполезно. Наконец, смирившись со своей незавидной участью, мужчина вздохнул и обратил свое лицо с козлиной бородкой в сторону окна.
На соседнем кресле здоровяк с большой золотой цепью разговаривал громко с кем-то по сотовому, резкими криками пугая окружающих.
Двое мужиков с большими животами смеялись над чем-то, потягивая из банок пиво.
На переднем сидении восседал косой мужик с огромным рюкзаком, а рядом пристроилась миловидная девушка-студентка в больших наушниках.
В середине прохода стояли тюки – и над всем этим, как ангелы, кружили осы. Жаркий воздух был пропитан ароматом потных подмышек.
Посматривая на ручные часы, косой ударил себя по коленке и звонко крикнул, потеряв остатки самообладания:
– Ну, сколько можно ждать? Давай, поехали. Все самолёты разлетятся. На свадьбу же опаздываю. Я там шафером буду!
Ашот уже было открыл рот для ехидного ответа – его невыносимо распирало желание довести кого-нибудь до нервного срыва и тем поднять себе настроение, но, оценив направленные на него сердитые взгляды пассажиров, водитель сообразил, что велика вероятность самому получить… и не только срыв.
– Ладно, поехали, раз вы такие злые, – сказал он и повернул ключ в замке зажигания.
Пассажиры дружно выдохнули, один из мужиков с пивной банкой толкнул дверь, и она шумно заскользила по рельсам. Но не такой это был день, чтобы все прошло безоблачно.
Именно сегодня баба Маня почувствовала в себе силы. Она, наконец-то, поняла, что ее время пришло, и никто ее не заставит жить по-другому. Достав с утра вставную челюсть из стакана, бабка посмотрела в зеркало и хитро подмигнула сама себе.
По радио какой-то знакомый голос из далеких 90-х пел песнью про шансонетку, настраивая своим задором бабу Маню на боевой лад.
Позавтракав подкисшим творогом и яйцом всмятку, выпив чаю с размоченным в стакане печеньем «Юбилейное», бабка ловким движением смела себе крошки в рот и отправилась на улицу.
Сразу за дверью ее обычно ждало много важных дел.
Например, срочно рассказать соседке Зинке, что она – проститутка, и если ее очередной хахаль не перестанет рваться к бабе Мане ночью с криками: «Зинка, не смей. Не пил ни грамму», то она ему, лихоимцу, все повырывает кузнечными клещами, что ей от деда на добрую память остались.
Повоевав для затравки с соседкой, баба Маня перешла к основному плану сегодняшнего дня.
Открыв дверь подъезда ударом ноги, она окинула недобрым взглядом окружающий мир, и мир в испуге замолчал и спрятался. Куда-то внезапно исчезли машины, мамаши с колясками зачем-то заспешили дамой, бомж Макар, который только что рылся в мусорке, испарился, оставив в воздухе стойкий запах перегара, и даже кошки и собаки, забившись в какие-то закутки, не подавали голоса. Но сегодня бабе Мане было не до трусливого мира, ее ждало куда более важное дело.
Она шла, пружиня шаг, как пантера, а хромота от боли в коленке и старая клюка маскировали ее хищную походку, вводя в заблуждение случайных свидетелей бабкиного марш-броска.
Дохромав до дороги, баба Маня оценила обстановку. И надо же такому случиться, что ее грозный взгляд упал на маршрутку Ашота. Предчувствуя, что в ней – спешащие в аэропорт пассажиры, баба Маня ловким движением руки распахнула закрывающуюся дверь и, два раза причмокнув, окинула всех недобрым взглядом.
– Эй, мать, мест нет, отойди, машина отходит, – начал было разъяснять непонятливой старухе водитель Ашот.
– Какая я тебе мать! – резонно отбилась от случайно прилипшей к ней родственной связи баба Маня. – Я матерью сроду не была, и у такого гада, как ты, быть не собираюсь!
В салоне воцарилось нервное молчание, пассажиры приходили в себя от первого шока, начиная догадываться, что они стали заложниками новоиспеченной террористки. Как бы подтверждая их догадки, баба Маня продолжила свою речь:
– Ну что, голубки, полетать захотели? Сдается мне, вы на самолет спешите, ну так небо без вас чище будет! А то летают они, срамота одна. А хотите лететь – платите налог, хотите мне, а хотите – Архангелу Михаилу. Только он налог подушный берет – с каждого по душе. А мне-то всего-то и надо с вас… – баба Маня призадумалась, пытаясь быстренько скалькулировать, какая добавка к пенсии ей необходима, чтобы наконец-то почувствовать себя счастливой.
– А скиньтесь-ка мне, голуби, по десять рубликов, да и езжайте спокойно на свой самолет! – сформулировала, наконец, свое деловое предложение баба Маня.
Первым, кто пришел в себя, был косой мужик. Он быстро сообразил, что время безвозвратно уходит, и надо что-то делать с ужасной старухой.
– Бабка, имей совесть, у меня самолет через 40 минут, я на свадьбу опаздываю! Какая свадьба без шафера? – попытался вразумить он бабу Маню.
– А знаешь, кто ты, милок? Шансонетка ты, а не шафер. И знаешь, почему? Потому что у тебя шансов нет. Так что ты, косоглазенький, можешь уже и не спешить, без тебя пройдет свадьба, у нас тут пробки такие, что еще часа два ехать будете, а если быстро не поумнеете, и бабушке денежки не дадите, то ехать вам туда уже поздно будет, и можете, голубки, тут зазря не торчать. Наконец очухавшаяся от шока публика решила вступить в переговоры.
– Да как тебе не стыдно, карга старая?! – заявила ей грузная дама с веером.
– Шла бы уже отсюда, бабуля, пока я не встал, – поддержал ее один из обладателей пивной банки, понимая, что встать у него не получится, поскольку тело намертво застряло между кресел.
– И я не встал! – поддержал его товарищ по несчастью.
Шум усиливался, ситуация грозила сорваться в штопор, и только счастливая студентка с наушниками мотала своей детской головкой, заблудившись в сказочном мире поп-музыки.
Выждав паузу и дав протесту выдохнуться, баба Маня продолжила свою речь:
– А зря вы, соколики, так много слов наговорили. Баба Маня и так наполовину глухая, а тут, с криками и матами, вообще вас различать перестала. А чтобы вы понятливей у меня были, каждая минута теперь у нас рубль к моей десяточке прибавлять будет. Так, что зря бы слюной здесь не брызгали, а подумали бы, как бабе Мане к пенсии прибавочку собрать.
– Не, ну, вы видали, подлость-то какая! – заорал здоровяк с золотой цепочкой на шее, выпучив глаза и побагровев. – Бабка-то нас на счетчик поставила!
– А зря ты, внучок, сейчас сказал это, ты ж не похож на комсомольского вожака, чтоб на митинге багроветь от пламенных речей. А вот цепочечку-то я на тебе, милок, сослепу сразу не заприметила. Поэтому тебе, как дармоеду, будет налог особый. Гони сотенку за провоз, так сказать, драгоценностей через таможню бабы Мани!
– Имейте же совесть, вы же пожилая женщина, на вас же люди смотрят, – выглядывая из-под своей грузной попутчицы, указал интеллигентный гражданин в белом костюме на бомжа Макара, с интересом наблюдавшего за происходящим со стороны.
– А ты меня моим возрастом не попрекай, я и в девках буйная была. Не зря ведь баба Маня через десантуру прошла! – непреклонным тоном сообщила баба Маня и, глядя на притихшую толпу, гордо продолжила:
– Да, был у меня в шестидесятых майор-десантник один, все с балкона от меня сбегал, аж фуражку забывал, да только как-то раз случайно, а может, нет, перепутала я – так бывает! – и вместо фуражки молот кузнечный за ним с балкона послала!
Всем вдруг показалось, что баба Маня блеснула глазом и залилась сатанинским смехом. Публика примолкла.
Неожиданно раздался дикий вопль с переднего кресла. Косой держался за глаз, укушенный осой.
– Да гори ты в аду! – то ли себе, то ли бабе Мане крикнул косой и, вцепившись в старуху мертвой схваткой, потащил ее на остановку.
Но баба Маня не сдавалась никогда. Пустив в ход клюку, она, как в игре «городки», сбила несчастного косого с ног. И пока искалеченный и укушенный свадебный шафер приходил в себя, наглая старуха попыталась занять его место в маршрутке.
Этот маневр не укрылся от внимания остальных пассажиров. Из маршрутки бабу Маню вытаскивали все вместе. Она, зацепившись ногами за кресло, кусалась, царапалась и, разодрав футболку здоровяку с цепочкой, применила против него удушающий прием.
Совместный труд по обезвреживанию вредной старухи сблизил пассажиров, они уже чувствовали родство, но время уходило безвозвратно, гудели машины, неожиданно застопоренные их маршруткой, весело галдели прохожие, наблюдая за бесплатным спектаклем, а к этому всему вдруг добавился тревожный сигнал сирены полицейской машины где-то вдалеке… Нужно было спешить, выбирая жертву, которая останется со свирепой старухой.
Брошенный жребий в виде бумажки с крестиком достался двум пивным гражданам с большими животами, но не тут-то было: возникшее чувство коллективизма вдруг оставило их – так же неожиданно, как и пришло.
– Вася, да пошли они все к черту со своей старухой, я даже не собираюсь ради них стараться, вот уж увольте меня от таких глупостей! – сказал один из них и, насупившись, уставился в окно.
– Ваня, да ты прав абсолютно, мы не для того с тобой весь год на северах корячились, чтобы ненормальных старух по остановкам ловить, уж если опаздывать – так всем вместе. Граждане, родимые, да чего вы к нам пристали, сами свою старуху тащите, куда хотите, а мы в отпуск на рыбалку летим, и за такое дело не возьмёмся.
– Да это что ж за день такой сегодня! То бабка на счетчик поставила, то чуть не удушили в маршрутке, а тут теперь, здрасьте, приехали, какие-то два скомороха кинуть решили! А ну, давайте, дуйте к бабке, пока я из вас весь жир не вытряс! – начал орать на них снова багровеющий здоровяк.
Баба Маня с улыбкой ехидны наблюдала за назревавшей гражданской войной в отдельно взятой маршрутке.
– Ну что, голубочки, время-то тикает, а вместе с ним утекают и ваши денежки, нельзя быть такими неэкономными, – сообщила она погрустневшим пассажирам.
– Если позволите, господа, есть у меня одна задумка, дело стоит того, – сообщил интеллигентный гражданин.
– Да уж валяй, очкарик, говори свою идею. Все равно терять нечего, – проорал багровый здоровяк.
Интеллигент торопливо перелез через свою попутчицу и что-то тихо сказал Ване и Васе. Те улыбнулись.
– Вот это дело! – ухмыльнулся Вася и подмигнул интеллигенту. Очкарик собрал их пивные банки с недопитым пивом и посеменил куда-то на улицу. У бабы Мани от непонимания задергался глаз.
– Давай! – скомандовал интеллигент с остановки, и два толстяка, вскочив со своих мест, потащили подмышки бабу Маню к бомжу Макару, глупо улыбающемуся и держащему в руках недопитое пиво.
– Саню посадили, Черепа посадили, Бритый – и тот сидит! Врешь, не спеленать тебе бабу Маню! – заорала бабка, вырываясь из объятий бомжа.
Пока она воевала с Макаром, Вася и Ваня бросились бежать в маршрутку, но споткнулись об ноги интеллигента и упали, так и не добежав.
– Ну что, пингвины, это вам не яйца высиживать в Антарктиде, не зря у меня в детстве был значок ГТО. За это теперь я с вас не меньше тысячи возьму, ишь вы чего удумали! – сообщила всем победным голосом баба Маня, уложив точным жестким ударом бомжа Макара на асфальт.
– Шансоньетка! – пел все тот же певец из девяностых, а в маршрутке воцарилось молчание.
Первым пошел сдаваться косой. Вложив тысячу в руки бабы Мани, он опустил голову и, закрыв рукой укушенный глаз, тихо побрел на своем место. Вся маршрутка молча, зализывая раны, последовала примеру косого, и только студентка, так и качающая своей детской головкой, по-прежнему оставалась в сказочном мире поп-музыки.
Маршрутка мчалась в аэропорт, а баба Маня, сплюнув на мостовую, победно взирала на притихший мир.